Есть в тихих и бедных наших обителях свое скромное, но очень сильное достоинство. Оно вызвано, наверное, осознанием своей нужности, спасительности. Нет, не раздраженным провинциальным высокомерием в отношении «всяких городских», а добрым пониманием мудрого седого человека: «Что, брат, измаялся? Так заходи – отогрейся». И ведь греют – светлой улыбкой, словом, тактичным оставлением в одиночестве в храме. Еще могут меду дать, с хлебом. Сидишь у печки в монастырской трапезной, поедаешь мед, чувствуешь себя Винни Пухом – и ведь не стыдно: ты – дома. У Христа за пазухой, в общем.

Павло-Обнорский монастырь     

Оказывается, у Христа пазуха широкая: бедных обителей в наших краях всё больше. И слава Богу – золото куполов, оно, конечно, может, и хорошо, но тянет иногда со страшной силой подальше – туда, где Винни Пухом побыть можно. Туда, где «правильные пчелы». Имена у них еще интересные.

Мы беседуем с игуменом Амфилохием (Кузнецовым), настоятелем Свято-Троицкого Павло-Обнорского монастыря Вологодской епархии. Добраться до обители больших трудов не составляет – пару километров на север с трассы М-8 «Москва–Архангельск», не доезжая Грязовца. Осенью название городка может соответствовать состоянию проселочной дороги, но для любознательных отец Амфилохий пояснил: Грязовец – это от речки Грязовица, а не от грязищи. И вообще, считает он, главное место, где грязи быть не должно вообще, – это сердце. Тогда и на улице чисто будет. Так и сказал.

Игумен Амфилохий (Кузнецов), настоятель Свято-Троицкого Павло-Обнорского монастыря – Отец Амфилохий, расскажите, пожалуйста, немного об основателе монастыря преподобном Павле Обнорском и о самой обители.

– Рассказывать можно долго. Дам, пожалуй, основные сведения. Преподобный Павел Обнорский – один из столпов нашей великой Северной Фиваиды, ученик и последователь преподобного Сергия, несший свет Христов для просвещения северных пределов Руси. Годы его жизни – 1317–1429, он прожил больше 100 лет. Он родом из Москвы. С юности посвятив себя служению Христу, преподобный Павел принял иноческий постриг в возрасте 22 лет. Сначала он жил в обители преподобного Сергия Радонежского. Потом по благословению преподобного Сергия 15 лет пробыл в затворе. После 15-летнего затвора пошел на Север – также по благословению Преподобного, как и все его ученики. Но он шел долго сюда, лет 20, наверное: где-то останавливался, откуда-то его прогоняли, и он уходил. Во время своего долгого пути он основал Макариево-Писемскую обитель – она была до революции подворьем нашего монастыря, сейчас это действующий женский монастырь, находится в Костромской области, рядом с городом Буй. Позже он основал Свято-Троицкую обитель, в которой мы и находимся сейчас. Ученики преподобного Сергия стремились называть основанные ими монастыри в честь Святой Троицы, чтобы, наверное, подчеркнуть важность направления как своего служения, так и всей человеческой жизни – во славу Единого Бога.

– Преподобный Павел сюда пришел, жил где-то в районе нынешнего городка Грязовец, на речке Грязовица (кстати, «Грязовец» образовалось от названия речки, а некоторые неверно думают, что от слова «грязь»), и поселился в дупле, в липе. В 1414 году преподобный получил благословение на основание монастыря на этом месте, но категорически не хотел быть начальствующим: оставив во главе обители одного из учеников, Павел поселился неподалеку. Он отошел ко Господу 10 января 1429 года.

Часть липы, в дупле которой жил прп. Павел Обнорский – Святой жил в липе? В дупле?

– Да, по одним сведениям – три с половиной года, по другим – три года. Ну, тут и неделю-то пожить – можно с ума сойти! Или один день – по нашим-то нынешним силенкам. Представьте себе только: мороз под 30, а человек не только живет в дупле дерева, но и молится – и счастлив. Хотя бы денек такой жизни представить сложно. Вот, кстати, часть той самой липы, где жил преподобный, – она у нас в храме хранится. Она была в музее, потом ее передали в приходской храм, а в монастырь перенесли лет десять назад.

– Если не ошибаюсь, то монастырь никогда ведь не был таким… популярным, что ли, известным?

– Что вы! Наоборот, он был очень известным. Знаменит был монастырь, почитался и царственными особами: сюда приезжали и Василий III, и Иван Грозный, щедро жертвовавшие на обитель. Последней царственной гостьей здесь была великая княгиня Елисавета, преподобномученица, – в 1912 году, после того, как вся Россия собирала средства на восстановление обители после разрушительного пожара.

Чудеса? – Спокойствие, только спокойствие!

– Конечно, в монастырь приходило много людей во все времена, и здесь по молитвам преподобного Павла происходило много чудесного. Это фиксировали раньше, мы-то сейчас не фиксируем, потому что сами чудеса, так сказать, нас не очень-то волнуют, если честно.

– Почему?

– Да потому, что есть и возможность утверждения веры в этих чудесах, а есть какой-то кусочек, может, даже и прелести. Поясню: если человек будет всегда искать чудес, то он может и от Бога отступить, потому что это должно «подпитываться», эта жажда чудес постоянных. По такой логике, раз чудес нет – значит, и Бога нет, получается…

– То есть чудо в жизни христианина – это естественное явление?

Чудеса нас ежедневно окружают – мы и относимся к ним с почтением, с благодарностью Господу и Его святым. Вот только «бегать за чудесами» не стоит.

– Да, оно естественно. И не нужно никакого ажиотажа – пусть чудо будет себе спокойным чудом. Они же нас ежедневно окружают – мы и относимся к ним с почтением, с благодарностью Господу и Его святым, но «бегать за чудесами» не стоит. Вот, недалеко в лесу у нас есть чистый источник, родник, вода в нем чудотворная. Рядом с тем родником, у камня, преподобный Павел молился. Там, на камне, мы специально установили крест: архиепископ Максимилиан, управлявший до недавнего времени Вологодской епархией, настоял на том, чтобы у источника обязательно был крест. Иначе, говорит, люди могут камню поклоняться, в язычество впасть. Нужен крест, чтобы напоминать о Том, Кто создал эту красоту, о Спасителе. Место там намоленное. Есть предположение, что там впервые святого Павла увидел преподобный Сергий Нуромский: они встретились, когда преподобный Павел на этом камне молился.

Преподобный Павел Обнорский – Наверное, это было величественно: встреча двух отшельников-безмолвников у огромного камня на берегу реки в диком северном лесу…

– У нас икона написана об этой встрече. Преподобный стоит, а вокруг него звери всякие – лисы, медведи. Как в его житии написано: «Блаженная жизнь Павла была подобна жизни первого человека в Раю: птицы и звери, даже хищные, паслись возле его жилища, утешая (или утешаясь) его незлобием. К нему приходил заяц вместе с лисицею, принимая пищу из рук святого старца. Вились птицы, являлся медведь и смирно ждал себе пищи». Вот так и застал инока Павла Обнорского другой инок – Сергий Нуромский, делатель молитвы Иисусовой. Преподобный Павел не был священником, он был простым монахом, и когда образовался монастырь, он стать игуменом попросил другого инока – первым игуменом стал Алексий, тоже ученик преподобного Сергия.

– А почему преподобный Павел не имел священного сана?

– Просто отказался, потому что у него и возраст был уже под 90. Он прожил 112 лет, монастырь образовался в 1414 году, а успение преподобного было в 1429-м. Вот и считайте: 15 лет он жил в монастыре; когда обитель основывал, ему, получается, уже 97 лет было…

– Но как же он монастырь основал?

– Для этого он пешочком сходил в Москву, 90-летний старец! У митрополита Фотия благословился; тот сначала ему отказал, но потом, видимо, Фотию явление какое-то было, он попросил разыскать Павла, его нашли в каком-то монастыре, и Фотий ему всё подписал, антиминс дал, рукоположил его ученика, одежду ему дал, которую он тут же кому-то отдал.

Игумен Амфилохий (Кузнецов), настоятель Свято-Троицкого Павло-Обнорского монастыря     

Причина гибели России: качество христиан

Люди ползли до обители на коленочках. Километра два ползли… Представляете, какое ощущение благодати здесь было!

– Преподобный Павел – могучий святой. Люди очень часто обращались сюда. Я не знаю, где проходила дорога раньше: по некоторым сказаниям, люди ползли по ней на коленочках. Километра два ползли… Представляете, какое ощущение благодати здесь, видимо, было! И я ее застал, эту благодать, она и сейчас существует, и люди даже в советское время чувствовали эту благодать здесь.

– Тогда скажите, пожалуйста: как же так получилось, что тот самый благочестивый народ, который строил монастыри и храмы, почитал святых и Бога, ходил на молитву на коленочках, ровно 100 лет назад начал и монастыри рушить, и христиан убивать? Почему он отвернулся от той благодати, которая, по вашим словам, не переставала никогда чувствоваться?

– Сейчас события на Украине показывают похожую ситуацию: люди православные, такие же крещенные, зверствуют, убивают друг друга, таких же по духу, по крови, братьев своих, детей, женщин, стариков. Тут, во-первых, не без попущения Божиего; во-вторых, это, естественно, происки врага человеческого, диавола. Ну, и еще в наше время, как говорят, можно зомбировать какими-то техническими средствами, но в те времена не было таких средств! Естественно, что это всё диавол, потому что было Богом попущено так. Хотя была православная Русь и люди были многие крещенные, но отступление всё равно происходило.

– То есть называться православным можно сколько угодно, но если ты не искренне православный, если не подтверждаешь всей жизнью свое звание и призвание, то это только внешнее?

– Да, как, в принципе, сейчас это и происходит. Первое время, когда все ринулись в Церковь, вера была такая сильная, и Господь дал особенность какую-то тому времени – началу 1990-х годов. Открывались монастыри, храмы… Такой подъем был, а сейчас как-то всё затихает.

Свято-Троицкий Павло-Обнорский монастырь до революции     

– А может быть, в наши дни имеет смысл вести речь о том, о чем владыка Максимилиан еще говорил: если раньше было важным количество крещаемых, то сейчас главное – качество христиан: чтобы вера укоренялась – шла вглубь души?

– Наверное, это так. Сейчас люди обращаются, просят покрестить, но особого рвения в вере не показывают. Недавно один местный житель попросил меня окрестить его ребенка, но до сих пор его даже не причастил.

– Это говорит о формальном подходе?

– Я объяснял ему, рассказывал… но всё мимо ушей пропускается. Считается, что покрестил – и всё, можно руки опускать. Так нельзя: если ты крещенный, ты должен всё-таки соблюдать правила своей веры, посещать храм хотя бы раз в неделю, если есть возможность. Уже и так послабление идет, икономия такая! А мы себя всё время оправдываем. Не можем мы жить так, как жили наши отцы, те поколения…

– Не требуется жить в дупле, как преподобный Павел, но тем не менее…

– Да всё мы можем! Просто мы ленимся. Я не загоняю православных в дупло, нет – это только для великих подвижников, к числу которых мы не относимся. Но я говорю о разумном и ревностном присутствии на богослужении, посильном исполнении требований церковного Устава. Что, сложно земные поклоны сделать? Попоститься пару дней в неделю? Отказаться от телевизора или курева? – Нет, не сложно ничуть. Лень, достаток – это все-таки влияет на дух. Интересно получается: достаток материальный плохо отражается на столь нам необходимой нищете духовной. В начале прошлого века Россия жила богато, а во что превратилась из-за того, что стала богатство больше всего почитать и с ухмылкой поглядывать на Церковь? Кто-то говорит, что до революции даже в монастырях нравы уже такие были, что и чай пили, и кушали по кельям. Говорят, драки даже были на клиросе, и винопитие! Мы, кстати, запретили напрочь пить вино, это мы соблюдаем очень строго, беспрекословно. Раз в год, в Великую субботу, положено освящать вино: мы ставим на столы сто грамм вина, и всё. На Афоне я был, там на столах стоит вино, 6–7 градусов, приятно для аппетита выпить. Но у нас никакого вина не бывает – слишком всё это для русского человека опасно.

    

Напугали обитель санкциями

– Может, последние события помогут нам стать чуть более духовными? Я о санкциях, объявленных «цивилизованным человечеством» в отношении России. Так вот, о санкциях: стоит ли бояться того, что нам не будут поставлять всяческое продовольствие? и вообще чего стоит бояться России?

– Общаясь с прихожанами, с паломниками, приезжающими в наш монастырь, я убеждаюсь: наш народ, который пережил не только начало 1990-х, но и войны, и советское время, и голод в Поволжье, и революции, напугать сложно. Наших людей так просто не испуг не возьмешь. Другое дело – насколько ты «наш человек», свой для Христа. Если не свой, то, конечно, испугаешься всякой всячины.

– А опасно ли для христианина, что его лишат, допустим, мяса карпаччо и устриц? Даже не в пост, а в скоромный, карпачный день?

– Не знаю, никогда не пробовал. И не хочу. Те, которые шуршат купюрами, может, и будут расстраиваться, но я не считаю, что они относятся, хотя и крещенные, к Православию. Мы говорили, что надо своей жизнью доказывать, что ты христианин.

А все эти «санкции» – это не из-за Украины. Украина здесь ни при чем. Всё потому, что Россия становится сильной, уже стала, а это всегда волновало Запад, во все века.

    

– Но сильна Россия благодаря своей верности Христу?

– Обязательно! Без этого как же? Если бы после падения Советского Союза не открылись храмы, не открылись монастыри, мы бы до сих пор существовали, скажем так, не очень прекрасно. И даже в советское время храмы были открыты, особенно во время войны. И, опять же, Россия была как империя (Советский Союз я имею в виду) тоже за счет Православия. Везде Бог всё равно присутствует, хотя Его пытались убрать, не заметить. Вот я еду по нашей округе – до сих пор названия: Игуменцево, Дьяконово. В советское время все говорили друг другу «спасибо», что значит «спаси Бог». Убрать невозможно то, что было нашими предками утверждено, и Россию нельзя снести, пока мы поклоняемся Христу, своему Богу.

Настоящие украинцы – добрые христиане!

– Получается, что это довольно опасно – верность Христу сводить только ко внешнему. Вы дали понять, что это одна из причин, которые позволили России в прошлом веке впасть в эту страшную беду 1917 года.

– Было отступление, которое и сейчас начинает наблюдаться среди людей: леность, самооправдание. А это было в больших масштабах. Бог ведь не какой-нибудь там дяденька, добрый или не добрый, хороший или не хороший, Он видит обстоятельства, видит сердца человеческие, попускает или, наоборот, заступается за Россию. Возможно, будет опять что-то попущено, потому что война точно случится. Любой мало-мальски понимающий человек видит оскал такой с Запада, из Америки, это же не просто так. Еще Александр III говорил своему сыну, что у России нет друзей, а есть только два союзника – русская армия и русский флот. Друзей на Западе не было и нет. Почему мы мечтаем, что кто-то нас полюбит там, на Западе? Я никогда об этом даже не думал. Зачем мне их любовь? Вот Украина меня расстраивает. Я там жил – в Николаеве. Такие люди прекрасные, замечательные, добрейшие люди. Особенно в деревнях, в селах – тебя, чужого, примут, напоят и накормят.

Чисто славянский народ, очень гостеприимный. Они знают тебя, кто ты есть. Я еще застал такие времена. И вдруг украинцы становятся врагами русских! Это какой-то абсурд, самый натуральный!

    

– Это как в свое время стали врагами сербы и хорваты или сербы и боснийцы – вроде бы один народ…

– Да, похожий сценарий: не знаешь, что и думать! Как не знаешь, что думать, почему произошел вдруг в 1917 году такой переворот в душах у людей. Я думаю, что была горстка – вот как сейчас горстка на Украине этих бандеровцев – так и тогда была горстка большевиков, радикальных таких, которые начали рушить храмы, расстреливать священников, убивать всех подряд. Горстка была, остальные просто боялись. Но было и сопротивление, иначе не было бы Православие пронесено через этот страшный период. Я помню, и яйца на Пасху красили, хотя храмы разрушены были в большинстве своем. Это соблюдалось всё равно. Бабушки молились истово, дома иконы стояли.

А в разных районах нашей России сильно зверствовали революционеры-комиссары.

Разруха – в душе и на земле

– Ну, у вас хоть что-то оставили…

– У нас здесь очень зверствовали, кстати, – это заметно. Только Никольских храмов здесь в округе было семь, наверное, – и все разрушены. А сколько десятков других! Было здесь девять монастырей – что осталось-то?

– Это только в Грязовецком уезде и в округе?

– Да, я сейчас могу перечислить: наш монастырь, Комельский, Никольский монастырь на озере, монастырь Арсения, Иннокентиева пустынь – ну вот, я пять уже насчитал. Три мужских и два женских, другие подзабыл, простите. И храмов было очень много у нас – десятки, сотни.

– То есть чем славнее, крепче в Православии земля, тем более страшный наносился по ней удар безбожников? Здесь – Северная Фиваида, край преподобных, заволжских старцев-нестяжателей – значит, нужно разрушить ее до основания?

– Да. И наш монастырь очень пострадал, был разрушен весь. У нас Успенский храм сохранился, и то потому, что это здание нужно было: сначала кино тут крутили, потом спортзал был, даже была квартира одно время, потом сделали склад какой-то. Вот такое происходило. Но не взрывали. Троицкий собор разобрали на дорогу. И мы ездим по Троицкому собору сейчас.

– Как храм Христа Спасителя в Москве на строительство метро пошел?

– Да, и здесь – почти то же самое. Храм Христа Спасителя взорвали, а здесь просто разбирали потихонечку. Даже детей в качестве наказания заставляли – сначала изнутри отбивать фрески, а потом и кирпичи таскать и прочее.

Мощи преподобного Павла Обнорского     

«Тут преподобный заходил недавно»

– Но на самом деле то поколение детей – хорошее поколение. Я, конечно, из другого поколения, чуть моложе, но те хорошие люди всё-таки получились: видимо, дома установка всё равно была православная, христианская. За всех не буду говорить, но я общаюсь с теми людьми, которые в детстве здесь учились, – и скажу: очень много хороших. Может, влияла обстановка. Я познакомился с одним парнем, он здесь жил с детства, и он однажды увидел преподобного. Ну, он-то не знал, что это преподобный: видит, какой-то старец ходит, весь в белом… Прибежал к бабушке, а бабушка говорит: «Да это преподобный здесь ходит», – так вот обыденно. Сейчас он очень верующий человек, посещает храм… Молодой, ему лет 40.

И у меня тоже от бабушки всё. Родители только не очень-то склонны были к вере, хотя сейчас мама – она жива – очень верующий человек. А в те времена, при советской власти, нельзя было…

А я вот еще в детстве выпиливал себе крестики, хотя некрещенный был. Выпилю крестик, повешу на шею, потеряю его, повешу опять. Господь забирал, наверное. Из ложек всяких алюминиевых выпиливал. Раньше ведь тяжело было купить крестик. Я надевал и ничего не боялся. В школе, помню, пионерство, октябрятство – всё это воспринималось как символы какие-то.

– Как коллективная романтика?

– Да.

– Вот вы сказали про наказание детей – сбивать фрески в соборе. Не так давно я разговаривал в Кириллове со священником – отцом Алексием Фомичёвым, он говорит: ни один кирпич, украденный из церкви, без следа не останется – всегда будут последствия, причем очень печальные, для виновника. Что ж мы удивляемся, что жизнь-то никак наладиться не может…

– А мы кирпичи возвращаем в храм, по назначению! Я застал здесь свинарник, весь кирпич наш я забрал из него. Кстати, так легко отдавался этот кирпич!

– Даже свинарник тут, в монастыре, был построен?

– Да, часть его была построена из нашего кирпича, монастырского, а часть – из советского. Советский кирпич кувалда не брала, а наш так просто отковыривался – это потому, что он пропитан известью, а известь с цементом не соединялась. Еще колокольня была высокая; ее разобрали и построили какой-то маслозавод – сейчас он заброшен. То, что построено из монастырского, всё заброшено, потому что, действительно, ничего из Церкви брать нельзя.

Один мужчина (не помню уже, как его зовут, он давно у меня не бывал), художник, принес как-то кусочек от сени над ракой преподобного – мраморный кусочек. Принес и сказал такие слова замечательные: мол, столько лет этот кусок грузом – до такой степени тяжелым грузом – на моей душе лежал!

– Это – из похищенного из монастыря?

– Да. И когда принес, то, говорит, сразу легче стало. Часть раки была под памятником Ленину – вся рака кувалдой разбита, склеить ведь невозможно. Сень из белого мрамора была, она вся разбита кувалдой. Я застал женщину – она, кстати, мать этого парня (она умерла уже) – так вот, она рассказывала, что тот, кто разбивал эту сень, милиционер, умер чуть ли не на следующий день после этого. Вскрытие сделали: сердце всё в дырках! Я потом узнал, есть такая болезнь: сердце, как губка, становится. Так что сразу наказание пришло, моментальное. А она сама – дочь той бабушки, которая так спокойно говорила про преподобного. Сейчас местных таких не осталось.

    

Странные дачники

– Кстати, хотел спросить, почему так получается, что большинство прихожан вашего монастыря – из Вологды, Череповца, а местных мало?

– Из Москвы еще приезжают, из Питера. А здесь дачники в основном. Из местных ходила бабушка одна, умерла на Пасху года два назад или три. Сейчас еще одна бабушка приезжает на лето жить здесь, ей уже 84–85 лет, ходит иногда в храм… А та у нас хорошая прихожанка была, советовалась, причащалась, мы ей помогали. Две-три семьи живут, но они не ходят в храм , у них свое «занятие» – алкоголизм… Я не знаю, почему дачники такие какие-то странные: покупают за огромные деньги участки – здесь участки очень дорого стоят, – а сами в храм не ходят. Цены-то из-за того, что здесь монастырь, естественно, огромные. Раньше тут земля почти ничего не стоила.

Строят дома очень многие.

– Может, окажутся среди них настоящие прихожане.

– Дай Бог, конечно!

– Но, по крайней мере, нет уже косых взглядов людей, считающих себя «цивилизованными»?

– Явной неприязни не наблюдается, но скрытая всё равно есть. Был случай год назад: один сказал, что, пока не было Амфилохия, всё было хорошо. Якобы «приехал, растревожил, свет отключают из-за него». Неправда это: у нас генератор стоит. Зимой мы очень зависим от света: у нас все котлы и насосы электрические.

– А сколько сейчас народу в монастыре?

– Народ меняется полностью, особенно трудники. Сейчас ребята с Украины работают, кстати. Очень мы ими довольны – спаси их, Господь, за труд! А братия у нас – пять человек.

    

– Но в священном сане только вы?

– Иеромонахов двое, есть еще диакон, монах и послушник. Еще парень должен прийти.

– То есть уже шестым будет?

– Да. Думаю, задерживать его не буду, сразу приму в братию – он давно посещает монастырь.

– Из трудников?

– Трудники меняются; у меня один трудник обязанности эконома исполняет, сейчас в отпуск поехал.

– Тоже разные и отовсюду? Или больше из Вологды?

– Да, вологодские, с севера, из Архангельска один, один из Коми – они давненько тут живут уже: Володя уже три года живет, Петр – год.

– А в трапезной?

– В трапезной послушники. Послушник Николай и Николай помощник. У меня три Николая в монастыре! Послушник Николай – будущий монах, он в возрасте, старше меня, он уже четыре года в монастыре, в послушники я его принял в прошлом году.

– Каков устав, порядок жизни в Павло-Обнорском монастыре?

– Дело в том, что у нас уставы только юридические пока, а по внутреннему уставу сейчас только из Патриархии пришло положение о монашествующих – его уже раз принимали, но мы дали много замечаний, его переделали; возможно, больше исправлений не будет. А были там вещи и неприемлемые для нас.

– Например, какие?

– Например, не отпевать монаха, который ушел в мир.

– Вообще не отпевать?

– Да, вообще не отпевать. Но сейчас принято: отпевать мирским чином. Он христианином ведь всё равно остается. Было в положении всё как-то грубовато сделано. А внутренний устав – это тоже прописано – должны сами в монастыре утверждать, но тот внутренний устав, который был у нас в обители – преподобного Павла, – конечно, очень жёсток для нас. Дело в том, что там среди прочего запрещено даже пить воду в келье. Ну, пищу мы не принимаем в келье, это однозначно, и чай не пьем, а воду все-таки разрешаем, потому что, например, ночью захотел пить – надо спускаться в трапезную: тяжеловато, мы на втором этаже живем, а трапезная внизу. Я думаю, ничего: преподобный в этом случае не накажет, хотя за стойкое несоблюдение его правил он наказывал, уже будучи на небе, – кого расслаблением, кого прозаическим поносом.

– Еще вопрос. Сколько раз уже замечал, что как только в монастырь заходишь, то меняется даже сама земля: красиво всё, очень прибрано, строгая дисциплина, причем такая естественная, вовсе не искусственная, не вымученная, а всё как-то по уму получается. Выходишь за монастырь – грязь кругом, неустройство, мусор. Почему так? Ведь вроде бы везде люди с головой, везде живут русские люди. Почему в монастыре или у церкви всегда всё чисто, прибрано на загляденье, а как выходишь в мир, так сразу и стыдобища получается?

– Не знаю, я как-то не сосредотачивался на этом… Как-то естественно всё получается, мне кажется. Во-первых, это постоянная молитва, соединенная с трудом. Нас двое священников, мы служим каждый день Литургию уже много лет. Я даже когда был один, делал такие потуги, но каждый день не получалось – а я всё равно служил как можно чаще, потом стали уже ежедневно Литургии служить. На самом деле служить – нагрузки нет никакой, больше нагрузки в восстановлении монастыря, например. Надо что-то купить, а денег нет, ну и слава Богу, что нет, потому что когда много денег – оно всё равно настраивает человека на шаги непонятные. А чистота – не знаю… может быть, сейчас и буду обращать внимание. Вот, валяется какой-нибудь кусок доски – уже сердце болит: не на месте валяется. Рабочих заставляю прибираться за собой. Не знаю… Мне кажется, когда в душе чисто, должно и внешне всё быть чисто. Это не какая-то показуха, у нас даже в мыслях этого нет. Прихожане за клумбой, за цветами ухаживают. Когда восстанавливаем облик монастыря, просто хочется, чтобы он красиво выглядел, он же был такой жемчужиной! На фотографии – такой красавец стоит, весь белый, в зелени, ворота, стена, кругом башни. Башню мы построили, не можем пока крышу сделать. У нас, кстати, колодец внутри, обеспечивает водой весь монастырь, а еще один колодец сейчас – на баню. А вода замечательная!

    

– А отопление только печное?

– Нет, у нас котлы на дровах: самое дешевое топливо для нашей местности.

– Я думал, газовики чем-нибудь помогают.

– С газовиками был разговор, хотели всё сделать, но это очень дорого: в наших помещениях не разрешат котлы ставить, надо покупать отдельную котельную – на эти деньги можно купить дров на десять лет, хотя мы сейчас не покупаем, помогают нам, мы только их распиливаем и раскалываем. А первые годы ездили в лес сами.

– То есть люди всё-таки помогают монастырю?

– Да, кто-то привозит, кого-то просим, с нами оба директора леспромхоза в дружбе, и если предприниматель не помогает, они просят. Принуждение к добру, так сказать.

В прошлом году мы построили дровяник красивый, а так у нас дрова были по разным местам раскиданы.

– В каком году начал восстанавливаться монастырь?

– Монастырь был возвращен Церкви 1 января 1995 года. Сначала он был подворьем Спасо-Прилуцкой Димитриевой обители – до 2004 года, а потом стал отдельным монастырем. Активные восстановительные работы начались здесь с 2006-го. А до этого интересно получалось: сначала мы привозили дрова из Прилуцкого монастыря, из города! Можете представить: дрова оттуда привозили в лес, к нам! Ну, вы понимаете, чем занимались монахи, если им дрова привозили?

– А чем они занимались?

– Наверное, молились! Первое время мы дрова заготавливали, у нас был транспорт – лошадь. Это очень тяжелое занятие: лошадь в лес не заходит, потому что снега много, и надо все чурки вынести на своем горбу. Но у нас не было большой потребности в дровах: у нас была трапезная, две кельи, где мы жили, остальные здания были заброшены. Но храм восстановили в 1999 году. Храм находился в алтаре когда-то большой церкви Успения Божией Матери. А потом уже остальные здания начали в пристойный вид приводить – они были в очень страшном виде, конечно, изнутри и снаружи. Там всё такое советское валялось, сейф какой-то, пионер был нарисован, а всё равно через это – века, какое-то такое дыхание древности… сердце щемило.

Были удивительные случаи. Утром просыпаемся – стоят мешки с пищей: сахар, мука, макароны. Кто привез? Откуда привез? Никто не знает, даже собака не лаяла! Это не чудеса, что ли? Или, например, денег нет совсем, а надо заплатить за свет, за всё – раз, откуда-то перевод какой-то, чуть ли не из Владивостока или из-за границы. А потом уж появились такие люди, которым понравился этот монастырь: посетили, начали помогать, началось масштабное восстановление, сразу откопали все до одного здания, начали с крыши и с низа. Фундаменты залили, починили цоколь полностью. Дренаж провели.

Еще магазин здесь стоял, советского такого типа, – они до сих пор стоят по деревням, такие магазины. От этого заброшенного магазина я тоже всё использовал.

– Кассу не взяли в качестве компенсации?

– Нет, не взял. А говорят, тогда, когда магазин действовал, продавцы боялись: кто-то ходил у них по подсобке. Потому что подсобка находилась как раз в храме Предтечи. Наверное, Иоанн Предтеча приходил. Боялись работать. Магазин мало проработал – построили его где-то в конце 1970-х. Кстати, строили то ли с Западной Украины ребята, то ли из Молдавии. Это более богобоязненный народ, очень православный. Бульдозер что-то разгребал и выкопал мощи иеромонаха Николая. И они где-то похоронили его, собрали все косточки. А вообще все памятники были вывезены в неизвестном направлении. Зачем они понадобились? За 600 лет было очень много могил, очень много архимандритов похоронено, были у нас и архиепископы похоронены. Сейчас пытаемся восстановить кладбище. Что-то получается, слава Богу.

– Пожелаете что-нибудь нашим читателям?

– Не паниковать, не искать чудес и прощать друг друга. Вот оно, чудо – суметь простить обидчика! Меду хотите? Мы свой делаем – пчел у нас много. Пчелы настоящие, правильные. Читали «Луг духовный»? Будете мед есть – перечитайте, ладно? Вот, возьмите – семье привет передавайте. Приезжайте к нам еще.